Глава восьмая
В главе рассказывается о том, как Сталин добавил Жириновскому на выборах очки, о том, почему партийные будни и праздники ЛДПР в режиме «live» транслировала телекомпания CNN, о том, как побежденным путчистам вернули свободу, а также о том, как Сергей Мавроди пытался стать президентом России и почему он никогда не ездил за границу
КАК К ЖИРИНОВСКОМУ ПОДКЛЕИЛИ СТАЛИНА
Выборы в Думу 1993 года. Прошла всего неделя после того, как расстреляли Белый дом, а я уже занимался составлением списков на выборы. В меньшей степени этого касался Жириновский: он был скорее занят организацией самой предвыборной кампании. Разъезжал по регионам, пытался мобилизовать местных партийцев. А подбор кандидатов доверил мне. Что было делом хлопотным и не всегда благодарным. Фон для такой кампании был мрачноватым. Еще даже не похоронили всех, кто погиб в дни путча. Стоял еще закопченный после танковых выстрелов Белый дом. В Москве еще не отменили комендантский час. И было такое ощущение, что вся эта затея с Думой — ненадолго. И вообще непонятно, что будет, какой будет политическая система в целом.
С людьми приходилось подолгу беседовать, убеждать, доказывать, что политическая борьба по-прежнему имеет смысл, что у ЛДПР в этом смысле большие перспективы. Ряд серьезных людей, с которыми я беседовал, так и не рискнули поместить свои имена в список Жириновского. И тем не менее команда собралась весьма приличная.
Наш первый думский список — это, по сути, настоящий советский средний класс. Единственным представителем старой партийной номенклатуры был Владимир Кузьмич Гусев. Некогда первый секретарь саратовского обкома КПСС и, кстати, один из вероятных кандидатов на пост генсека. Тогда это был молодой и прогрессивный секретарь обкома, руководитель крупной и важной в про- мышленном смысле области. Именно такие секретари составляли «скамейку запасных» кремлевского руководства. Он и сейчас — член Совета Федерации.
Все остальные были не из коммунистической обоймы: профессора, несколько академиков (не «почетных академиков», а реально работающих в науке), некоторое количество молодежи, подполковник милиции Нина Кривельская, преподаватель в академии МВД. Собралась такая чисто советская интеллигенция: не номенклатура, и не низы, и не какая-нибудь братва. И не цеховики с их специфическими представлениями. Были и военные, даже один генерал, но тоже — из военной науки. Сочетание молодежи и пожилых людей было сбалансированным. Очень приличная фракция получилась, и притом самая крупная (64 человека). Вообще, каждая последующая фракция ЛДПР была не похожа на предыдущую. Ее изменение отражало этапы развития страны. Со страной менялся и состав. Набирали силу определенные круги — они получали свое отражение во фракции. Не было такого цехового сектантства. Мы были открыты к ветру перемен.
Надо сказать, что некоторых моих знакомых напрягало мое участие в такой партии. Хотя по первому списку в Госдуму избиралась и моя сестра, тоже дипломат, которую в этот перечень, понятно, внес я (вообще там было несколько близких моих знакомых, сыгравших потом определенные роли в политической жизни страны). А в телевизионных кругах, где я в то время вращался, меня хорошо знали и понимали, что никакого фашизма наша команда не пропагандирует.
Кто проявил полнейшее понимание этого вопроса — так это моя мать. Все-таки человек тертый в политическом плане, знающий, что и как. Ей нравился Жириновский. Тем, что он необычный, не такой, как все, что идет своим путем. И она всегда оказывала мне важную идейную поддержку. Она человек другого поколения и ей, конечно, не все было ясно в наших действиях и планах, но она увидела, что Жириновскому можно многое простить за его неординарность. И самое главное, то, о чем говорил Жириновский, — это была действительно боль развалившейся страны. Боль, выливающаяся в крик. Иногда это был перебор. Но основной мотив был выбран верно. Страна развалилась, она искала свой путь. Еще существовала в республиках старая советская денежная система. Паспорта были советские. С другой стороны, штампы там ставили иностранные. Бывший Союз находился на развилке: куда идти, что делать? На этом поле и возник Жириновский, как крик души больного народа, который искал свое место. Мать была уверена, что появление Жириновского и его партии — политическая закономерность. Он же не появился в 75-м году. Такой потребности тогда не было. И в 85-м тоже. Когда все еще по-прежнему управлялось сверху, и весь политический класс ждал, что решат в ЦК.
Не было отторжения и среди моих знакомых и приятелей. Наоборот, многие даже с юмором относились к моей новой политической роли. И только Юлий Гусман почему-то очень резко на меня реагировал и до сих пор реагирует. Даже не на меня, а на партию. Все обзывал нас какими-то фашистами. Кстати, вся его карьера депутата в Думе 1993 года строилась на критике Жириновского. Если он и выступал, то только по поводу борьбы с ЛДПР. Ничем другим его вообще не запомнили. Хотя мне кажется, что ему, как человеку искусства, следовало бы тоньше понять сущность нашего проекта.
Потом много спорили: в чем все-таки секрет неожиданного триумфа ЛДПР в декабре 1993 года? А дело, помимо прочего, в том, что мы внутренне все время готовились к выборам. Потому и сориентировались быстрее. Вообще основная тактика партии состоит в том, что подготовка к выборам не прекращается ни на день. Все время партия должна жить в предвыборном режиме, в хорошей форме, как спортсмен, который постоянно тренируется и готовится к соревнованиям. Одновременно это сопрягается и с основными принципами демократии. Раз ты занимаешься публичной политикой, ты в любой момент должен быть готов к борьбе за власть, к тому, чтобы взять власть в свои руки. Нелепы разговоры о том, что нынешние выборы нужно пропустить, ориентироваться на следующие, а пока подождать, посмотреть, как еще развернется ситуация. Это все несерьезно для того, кто профессионально занимается политической деятельностью. Мы это осознавали и заблаговременно подготовились к тому, чтобы в нужный момент начать действовать, не теряя ни минуты.
Выборы-93 были специфическими. Они были первыми в постсоветскую эпоху и поэтому оказались самыми свободными из всех, которые когда-либо случались в нашей стране. Ни до ни после ничего подобного не было. А в тот период еще не знали, что такое политтехнологи, грязные технологии, подтасовки при подсчете голосов. Относительно свободно было с эфиром. Телевидение было к нашим услугам, никто никого не отталкивал и не заслонял. Агитация велась открыто, с использованием прозрачных, публичных процедур.
Так получилось, что эфирную часть организовывал я. Здесь, конечно, пригодились все мои телевизионные связи и опыт работы в Останкине. На финишной прямой кампании мы с товарищем практически дневали и ночевали в Останкине. Здесь располагался своего рода телевизионный штаб партии. Причем мы были единственными представителями политических партий, которые постоянно находились в Телецентре.
Было несколько недель, когда в Останкино мы приходили как на работу, к 11—12 утра. Ждали, смотрели, как составляется телевизионная сетка на сегодняшний день. И иногда дожидались приятных новостей. Например, звонят аграрии и отказываются от дневного эфира: правительственный куратор села Заверюха не может выступить, его срочно вызвали на совещание. Остается пустое время. Мы немедленно начинаем действовать. Заполняем бланки с печатями, которые у нас всегда имеются при себе — заявки на агитационный эфир. Звоню Жириновскому и сообщаю: появились еще дополнительные 5 минут на втором канале, будем ставить наш ролик.
Потом возникают еще 5 минут на другом канале, кто- то снова отказался. Появляется «окошко» на радио. По кусочкам забираем эфирное время, насыщаем его нашими агитационными материалами. Эффект постоянного присутствия в Телецентре давал блестящие плоды. Все остальные политические партии присылали факсы. Никто их представителей в Останкине не видел. Никто их не знал, не слышал. А мы были своими людьми. И отправлялись по домам только поздним вечером, когда все эфирные программы заканчивались. Перед этим, часов в 9 вечера, сюда же приезжал Жириновский, мы его встречали. Он выступал, уезжал, а мы еще немного задерживались. Наш рабочий день заканчивался около полуночи: мы покидали студию вместе с бригадой, которая ведала выборами на телевидении. Так мы держали руку на пульсе событий.
Здесь же, в Останкине, произошел эпизод, который, наверное, сыграл решающую роль в нашей кампании. Почти на финише предвыборной страды мне позвонила начальник отдела кинопоказа, очень приятная дама, с которой у меня были неплохие отношения. Она сообщила любопытную новость:
– Поздравляю, кажется, к вам начали серьезно относиться. Поступила команда: где-то в субботу, за день до выборов, показать что-нибудь о фашизме. С намеком на вашу партию.
Я насторожился:
– И что ты хочешь показать?
– Пока точно не знаю. Может быть, «Обыкновенный фашизм» Ромма?
– Ну, если ты спрашиваешь мое мнение, то я бы сказал, что это нежелательно. Почему именно «Обыкновенный фашизм»?
– А что еще покажешь? Показывать-то нечего больше. А это точно по теме.
В общем, она по-простому смотрела на такие вещи. Думаю: что делать? Отменить команду нельзя. А можно только скорректировать выбор. И тут меня осенило:
– Послушай, а зачем гнать старье? Вот есть замечательный фильм «Ястреб», который был сделан для Израиля Павлом Чухраем. Документальный фильм о партии Жириновского. Без всякой там агитации, серьезное, критическое кино. Там с таким отрицательным подтекстом показываются все наши боевики, «соколы Жириновского», дается весьма впечатляющая картинка.
Кстати, словосочетание «соколы Жириновского» появилось еще в январе, и родителем его был мой приятель Андрей Архипов. Это был результат такого двухдневного пьяного угара под видом мозгового штурма. Родилась идея выпускать более радикальное молодежное издание партии. И Архипов изрек: «Соколы Жириновского! Вот что нам надо!» Газета получилась удачная. Издание быстро расходилось. Ноу-хау было в том, что печатались там не только материалы партийцев Жириновского, но и статьи других политических деятелей. Иногда далеких от нас по своей ориентации. Даже Валерия Новодворская публиковала там свои памфлеты.
Моя идея теленачальнице понравилась. Я тут же под вез ей кассету с этим фильмом. Она пошла консультироваться к Брагину, тогдашнему руководителю Останкина. Изложила наш план ему. Брагина убеждать долго не пришлось — ему тоже показалось, что найдено верное решение. Разумеется! Вместо иносказания про фашизм гораздо лучше произвести лобовую атаку на умы телеаудитории. Он сказал:«Отлично!» и велел ставить Чухрая в субботний эфир.
И в субботу фильм «Ястреб» совершенно неожиданно для всей страны был показан вместо «Утренней почты». Эдак бесцеремонно отодвинув популярную передачу. А это была суббота за день до голосования. Когда в принципе ничего такого показывать нельзя. Считается, что это «день размышлений». Но тогда делалось все по- молодежному, как говорили, «в порядке инициативы». И мало того, что показали фильм об ЛДПР. Ему в стык поставили часовой фильм о Сталине «Портрет на лобовом стекле». Это произошло тоже почти спонтанно. Все дело было в том, что автор картины, очень старый человек, давно и настойчиво просил выделить эфирное время для этой картины. Он умолял поторопиться – говорил, что мечтает увидеть свое творение при жизни. Редакторша мне жаловалась: «Он меня замучил. Два года звонит и говорит: ну вы уж поставьте, если будет возможность. Говорю: хорошо, поставлю как-нибудь, когда появится возможность. И так и не ставила. А тут я Брагину говорю: а может, про Сталина покажем в стык к Жириновскому? Получится мощнейшая пиар-акция! Люди смотрят часовой фильм про Жириновского, а потом про Сталина. И у них складываются все пазлы!»
Брагину в тот момент советоваться было не с кем, да и некогда, и он принял самостоятельное решение. Сказал: «Да, именно так и сделаем!» Дал прямую команду переверстать субботнюю сетку, не скрывая, что это делается по политическим соображениям.
Субботний эфир произвел эффект разорвавшейся бомбы. Фактически было объявлено о том, кто именно является фаворитом этих выборов. Если власть вдруг начала кого-то серьезно ругать — значит, к нему-то и стоит присмотреться, его-то она и боится. Но критика получилась такой своеобразной, что многими воспринималась даже со знаком «плюс». Стыкуя Жириновского со Сталиным, власть неосознанно добавляла очки лидеру ЛДПР. Сталина в народе до сих пор уважают, а уж тогда точно. Развал СССР многими воспринимался очень болезненно, и был повод вспоминать вождя народов добрым словом.
Любопытно, что не только теленачальство не осознавало произведенного эффекта. Даже наши однопартийны поначалу не поняли, как сильно им подфартило. Сразу после эфира я позвонил в штаб Жириновского. Заранее о подготовке этих сюжетов я никого не предупреждал, боялся, что сорвется, а Владимир Вольфович скажет: «Что же вы понапрасну обещали?» И вот, когда я созвонился с партийцами, обнаружил, что они сидят в унынии, не могут врубиться, что же произошло, и сильно переживают. Трубку взял один полковник: «Филатов, скажу вам честно. Дело наше — дрянь. Звонили мне очень осведомленные люди и говорили: вас будут сносить. Видели, что творится в эфире? Вам надо быть поосторожнее!» Полковнику было невдомек, что именно я все это и организовал.
И только один человек в штабе был весел, как никогда. Жириновский все понял. Он взял трубку и сказал: «Да, Алекс. Нас критикуют. Немедленно в суд! Сегодня вечером надо подать в суд! Они не имели права показывать этот фильм». И уже вечером прошел сюжет о том, что Жириновский подает в суд. Демонстрировали, как он возмущается, кричит: «Безобразие! Всех засужу! По какому праву такие негативные фильмы показывают? На каком основании? Почему про других не показали фильм, а про меня показали? Я требую, чтобы и про аграриев показали, и про Травкина! Что мы такого сделали?» Вольфович вновь был на телеэкране, во всей своей красе, в прайм-тайм.
Дальше – больше. Мы сообщили разным каналам, что Жириновский пойдет на участок рано утром, буквально к открытию, и будет одним из первых проголосовавших политиков. Эту тактическую тонкость другие партии тогда еще не просекали. Их лидеры пришли голосовать только после обеда. А мы были первыми, и нас встречало уже огромное количество журналистов. Собралось не менее полусотни представителей прессы и телевидения, из которых полтора десятка иностранных. Картинку с этим ажиотажем, как все толкаются вокруг вождя ЛДПР, как один из журналистов падает в этой давке — в то время как Жириновский невозмутимо опускает свой бюллетень, — целый день показывали все каналы. А сюжеты про поход на участки других партийных лидеров пошли лишь к концу воскресенья. Когда большинство граждан свой выбор уже сделали. И все понимали, кто стал основным фаворитом этой гонки. Опять же, в этих сюжетах изображалось, будто Жириновский крайне недоволен, что против него развернули разнузданную контр- пропагандистскую кампанию. Это мобилизовало наших сторонников, которых и без того было немало. Они увидели, что симпатичная им партия гонима властями, они захотели помочь своим.
Ночью произошла известная и памятная всем история с телешоу из кремлевского Дворца съездов. Встреча нового политического года, которую устроили в прямом эфире. Когда представители всех политических партий уселись за столики и стали следить за подведением итогов голосования. Пошли сообщения из дальневосточных регионов. И почти для всех собравшихся эти данные оказались шокирующими. Сообщают: Сахалин — ЛДПР побеждает с огромным отрывом, Магадан — партия Жириновского лидирует с огромным отрывом. И в этот момент компьютер выключается. И Юрий Карякин восклицает: «Россия, ты сдурела!» Эта фраза вскоре стала знаменитой. Между тем трансляция была прекращена. Но по всем признакам выходило, что мы везде выигрываем. Нам звонили из регионов и наперебой рапортовали о верной победе, о том, что мы на много процентов опережаем всех остальных.
Тогда Жириновский пошел по рядам Кремлевского дворца и разговаривал с каждым участником передачи. Шутил и веселился со всеми. Хазанова он грозился посадить. Составлял списки будущих подсудимых. У него спрашивали: «Что вы сегодня будете делать вечером?» «Как что? — удивлялся вождь ЛДПР. — Я пишу расстрельные списки, не мешайте».
Неплохо, кстати, выступили «Женщины России». Они тоже радовались. Все прочие имели бледный вид.
Только под утро я приехал на дачу. На другой день, едва высунулся из дома — подходит знакомый, который помогал нам в агитационной кампании. Радостно улыбается: «Алекс, ты уже слышал? Только что передали. Вы выиграли! Уже окончательные данные подвели. ЛДПР победила, с большим отрывом! Алекс, ты понимаешь, что произошло?» В этот момент я понимал только одно: жизнь круто изменилась.
Это был уникальный случай, когда партия, созданная буквально за три года до кампании, побеждает, причем так уверенно. Отрыв от ближайшего преследователя был более чем внушительный: под 24 процента у нас и где-то 14 процентов — у «Демвыбора России». Разница — 10 процентов — не могла не впечатлять. У коммунистов было процентов 9—10, аграрии прошли с 7—8 процентами. «Женщины России» выступили примерно так же. Преодолели барьер партия Травкина и «Яблоко». Не прошла партия Собчака и Попова «Движение демократических реформ».
И я вновь вынужден констатировать: это были единственные свободные демократические выборы. Во всех остальных кампаниях было уже многое от лукавого. Запустили подленькие технологии, начались хитрые подсчеты, пошло ограничение эфиров. Здесь же реально не было никаких ограничений. Власть еще не была способна манипулировать, она еще не научилась. К тому же она еще отходила от октября 1993 года.
Был, впрочем, другой аспект, о котором мы до поры помалкивали, но теперь, наверное, можно уже сказать: у нас с Кремлем была определенная договоренность. Было негласное соглашение, выработанное при непосредственном участии автора этих строк. Мы договорились с тогдашним главой президентской администрации (моим однофамильцем, но не родственником) Сергеем Александровичем Филатовым о следующем: мы будем поддерживать на референдуме их проект Конституции, а они не будут нам мешать, не будут закрывать для нас эфир. Мы сказали: нам ничего не надо, мы вас ни о чем не просим, ни о материальной поддержке, ни о чем. Только не мешайте, не запрещайте нам агитировать. А мы будем поддерживать Конституцию. Мы, впрочем, ее и так будем поддерживать. Но обратите внимание: из всех участников выборов только ЛДПР и «Демвыбор» выступают за принятие Основного закона в этом виде.
По поводу готовящегося референдума наша позиция была простой: давайте не будем обсуждать Конституцию. Может, она не очень хорошая, но она должна быть. Впрочем, я-то считал, да и сегодня не сомневаюсь, что это действительно хорошая Конституция. Хотя бы потому, что она вводила вполне передовую систему управления. Конечно в ней есть некоторые узкие места. Например, толком не прописана процедура формирования Совета Федерации. То ли он выбирается, то ли назначается. Впоследствии это создало немало конфликтных ситуаций и поле для различных политических игр. Невнятица возникала и вокруг выборов глав регионов. Надо было четко прописать, что руководители областей и республик избираются всенародным голосованием. Либо назначаются. Но что-то одно. Позиция ЛДПР была известна – губернаторов следует назначать. Но лучше было бы все это прописать. Однако ответить на данные деликатные вопросы авторы Конституции не решились. Они предпочли оставить эти головоломки для законодателей.
И тем не менее Конституция получилась прогрессивная. С соблюдением баланса всех ветвей власти. А кроме того, как можно было длительное время не иметь Конституции? Как жить без Основного закона? Опять получаем больной зуб… Неужели коммунисты этого не понимали?
До поры Филатов свое слово держал. Но в конце выборов, я думаю, кремлевские чиновники посмотрели некоторые социологические замеры, увидели, кто может реально победить. И власть немного психанула, решив устроить эту историю с фильмами, которая, однако, обернулась против самих зачинщиков такой кампании. Хотя эта пиар-акция могла бы и дать плоды, если бы показали что- то другое, тот же «Обыкновенный фашизм». Как знать…